“Этот кудрявый, брацковатого вида?”
Я сейчас только понимаю, что многие высказывания Саши надо было записывать, настолько они у него меткие, с хорошей долей юмора. Тогда же никто из нас, его друзей-знакомых, не догадывался, что пьесы Вампилова будут ставить не только в России, но и за рубежом. Когда я, будучи студентом Иркутского театрального училища, познакомился с ним, некоторые не верили, что Саша – драматург. Один из знакомых удивился: “Этот кудрявый, брацковатого вида?”. Сибирским словечком “брацковатый” в Иркутске называли тогда простых, восточного вида ребят из маленьких городов. У Саши дейст-вительно было несколько восточное лицо. Кудрявый, зимой всегда без шапки, в демисезонном пальто нараспашку. Когда я его спросил, почему не носит шапку, отмахнулся: “Мне в них жарко. Как-то подарили ондатровую – один день поносил и тоже кому-то отдал…”
То, что Саша гениальный, я понял через несколько лет, прочитав его пьесу “Старший сын”. Как сейчас помню: я на гастролях, лежу на пляже – жара 35 градусов. Открываю эту пьесу, очень просто оформленную (печатные листы скреплены скоросшивателем), и не могу оторваться. Я тогда страшно обгорел, потому что не переворачивался до тех пор, пока не дочитал. И для меня эта пьеса как маленькая серенада Моцарта, из которой ничего не выкинуть. Как-то мы (два актера и режиссер) мучились, пытаясь ее сократить, и не смогли. Когда же ставили другую вампиловскую пьесу, “Прощание в июне”, и он сам предложил убрать несколько сцен, в них буквально вцепились актеры: “Ни за что не отдадим, хотим это играть!”.
Ефремову не дали поставить “Утиную охоту”
Хотя Саша и говорил поэту Николаю Рубцову: “Плюнь, что не всегда печатают – меня тоже, я же не плачу…”, он, конечно же, переживал. Просто всегда переходил на самоиронию, держался… Мне он говорил про Рубцова: “Коля, чем молодец? Ему сказали слова заменить – он это делает и получает гонорар”. (К примеру, в стихотворении со словами: “Стукнул по карману – не звенит, /Стукнул по другому – не слыхать, /В коммунизм, в заоблачный зенит/ Мысли полетели отдыхать…” Николай по настоянию литературного начальства фразу с “коммунизмом” переиначил: “В солнечный, заоблачный зенит”, таких случаев было много). Саша так не мог. В “Утиной охоте” он не стал заменять выражения, к которым были претензии. Когда иркутский альманах все же напечатал пьесу, говорил: “Редактор протащил меня по лезвию бритвы” – и был очень ему благодарен. Будто чувствуя неладное – что журнал могут изъять из продажи, обежал несколько газетных киосков, скупил около 20 экземпляров. При мне сидел, правил в опубликованном тексте, зачеркивая правки редактора и надписывая сверху фразы, которые были в подлиннике. Однако даже правки не спасли того редактора: из-за публикации “Утиной охоты” разразился скандал, его сняли с должности.
Пьесу тогда не дали поставить даже Олегу Ефремову, который очень хотел сыграть роль Зилова. Саша ездил к нему в Москву, они много общались, и потом он мне рассказывал: “Ты знаешь, он (Ефремов) сыграл мне кусок роли, так глубоко… я понял, что он может поставить этот спектакль”.
Снимали афиши
В 1970-е годы Вампилова почти не ставили – не давал разрешения ЛИТ (тогдашняя цензура). А мы на свой страх и риск репетируем в Иркутске “Старшего сына”. Вдруг проходит слух, что спектакль не пропустят: мол, антисоветчина махровая, и все герои – асоциальные типы.
Чиновники от культуры и критики спрашивали Вампилова: “Вы про кого пишете? Разве в Советской стране человек может быть несчастен, разойтись с женой, тайно выпивать по ночам?” И вот выходим с Сашей вечером из театра - на следующий день сдача спектакля, а все афиши сняты…
На сдаче мы очень волновались, но первые же реплики вызвали смех в зале, аплодисменты: так весь спектакль и прошел на овациях. Поздно, после премьеры, курю у театра и вижу, что плакат со “Старшим сыном” снова наклеили. Я смотрю на афишу и думаю: “Счастлив, что сыграл эту роль…”
В эту ночь нам было не до сна: вместе с Сашей и сыгравшими в спектакле актерами гуляли по городу, переходя из одной творческой мастерской в другую. Делились со знакомыми художниками и писателями впечатлениями, услышали много восторженных отзывов. А вот в газетах рецензий долго не было. Когда же они вышли (не помню, что было про других, а про меня написали – мы долго смеялись): “Алексеев сыграл хорошо, но аполитично”.
Конечно, для меня было счастьем, когда много лет спустя Любовь Иосифовна Ермолаева предложила мне вместе с режиссером Ларисой Михайловой поставить этот спектакль в Омске. Я хорошо помнил все Сашины объяснения, как делать постановки его пьес – очень точные, яркие. И все же переживал: кое-кто мне заявил, что, мол, “Вампилов уже невостребован”. Я возразил: “Еще как востребован – его всегда будут смотреть”. Кстати, и Саша это предчувствовал, говорил: “Будет перерыв с показом моих пьес, а потом снова начнут ставить”.
Премьера в “Студии Любови Ермолаевой” показала, что он был прав. И молодежь, и зрители старшего поколения во время спектакля как будто объединились в своих чувствах – затаив дыхание, слушали горестный рассказ Сарафанова о своей жизни, дружно смеялись над комичными эпизодами.
На самом деле это редкость – то, что спектакль поняли все категории зрителей, что он продержался на сцене больше пяти-семи лет. Но с вампиловскими пьесами так всегда…
“Нельзя идти по телам женщин и детей”
Саша очень переживал свою семейную драму – расстрел отца. И эта тема: смысла жизни, поисков сыном отца и, главное – что можно, а чего нельзя делать человеку – присутствовала в его пьесах всегда.
Как-то он сорвал меня с репетиции: “Срочно надо поговорить. Завтра уезжаю в Москву – там есть договоренность о постановке моей пьесы, ЛИТ разрешил. А здесь в Иркутске будут ставить “Прощание в июне”. Я бы очень хотел, чтобы ты сыграл главную роль Колесова”.
И вот мы сидим на берегу Ангары и он меня убеждает, что смогу эту роль сыграть. Я тогда сомневался, боялся подвести и буквально все, что только можно, об этом персонаже из него “вытаскивал”.
Когда же я спросил, что главное в пьесе, он ответил: “Все цели человека прекрасны, но нельзя идти по телам женщин и детей…”. Я тогда многое понял и про роль, и то, как играть финал. А саму фразу запомнил на всю жизнь.
