Накануне юбилея, который актриса отмечает 19 декабря, мы попросили ее рассказать о ролях, режиссерах, спектаклях и о себе.
– Когда я вас вижу, всегда вспоминаю Джульетту Мазину.
– Вы мне льстите, потому что это моя любимая актриса! Как только увидела ее в фильме «Дорога», почувствовала: родная душа! Я так ее понимаю!
– А еще мне кажется, что вы клоунесса!
– Я рада! Это высшая похвала! Нет ничего труднее… Кто такой шут? Король короля. Он может открыть смыслы королю. Не назидательно – он не начетчик, не поучатель, а человек, который его любит и многое простит. Потому что сам не безгрешен.
Когда меня посвящали в актеры, Татьяна Ожигова спросила, что бы я хотела сыграть. Я ответила: трагикомедию. Когда одновременно смешно и печально. Потому что жизни уходит.
– К своему стыду, я не знала, что ваш отец – знаменитый актер Петр Вельяминов. Случайно прочитала новость, что пьеса Серафимы Орловой, внучки Петра Вельяминова, попала в шорт-лист литературной премии, и ахнула! Как причудливо тасуется колода!
– Дочка интересовалась нашей родословной, нашла много интересных фактов. К примеру, сын Петра Вельяминова был женат на дочери Георгия Буркова Маше, у них есть общий ребенок. Получается, это мой племянник! Наша мама Людмила Алексеевна – заслуженная артистка, 10 лет проработала в Омском ТЮЗе. В детстве я с Иркутским ТЮЗом объездила всю страну от Рыбинска до Владивостока, родители брали с собой на гастроли. Меня нередко спрашивают, почему я не в Москве, почему не воспользовалась родством… Родители развелись, когда мне было 9 лет. Я всего добилась сама, без протекций.
– Помните свой первый рабочий день в Омском ТЮЗе?
– Это был анекдот! Стою у двери главного режиссера, оттуда выходит солидный лысоватый мужчина, здоровается, удаляется. Жду, когда он вернется. Вдруг снова открывается дверь, выглядывает моложавый человек в клетчатой рубашечке: «Проходите, я главный режиссер». Думаю: «Так! Это розыгрыш! Он актер!» Начинаю шутить, смеяться. А потом выясняется, что вышел-то директор! А я разговаривала с главным режиссером Геннадием Кирилловым! Как мне было неловко! А он своей жене Любе сказал: «Представляешь? Катя Вельяминова при первой встрече со мной кокетничала».
– С кем еще из режиссеров довелось работать?
– При Кириллове в театре работали Анатолий Болотов и Рустам Уразаев. Потом Сергей Рудзинский. Главными режиссерами были Владимир Рубанов, Владимир Ветрогонов, Борис Гуревич, Владимир Золотарь. Сейчас Евгений Викторович Рогулькин… Не так и много, за сорок-то лет! Режиссер может заворожить своей магией – и ты идешь к нему, как кролик к удаву. А бывает, пытаешься разгадать: что это он, куда? Успеешь разгадать – наладится контакт, не успеешь – может контакта не произойти. Режиссеры умнее, мудрее. Они должны понимать: как растение маленькое нельзя тянуть, нужно ждать, когда само вырастет, так и с актером надо иметь терпение. Мне не довелось поработать с Соколовым, но помню его слова об актрисе: «Она – интересная краска!» И случается, что твоя личная тема совершенно не входит в палитру режиссера.
Я согласна с Константином Богомоловым, который считает, что связь между актером и режиссером должна быть доверительной, как у роженицы и врача. Когда идет репетиционный процесс, нельзя говорить «не понимаю», «не нравится»… Потому что без доверия не родится спектакль. Репетиция – это таинство рождения. Даже если ребенок получился неидеальных форм, пропорций, талантов, он все равно твой ребенок!
Но иногда не хватает опыта человеческого и актерского, чтобы догадаться, для чего в твою жизнь пришел этот режиссер. Поэтому у актеров случаются простои.
– Неужели у вас случались простои?
– Шесть лет в массовке – это после главных-то ролей! Казалось, еще немного, и у меня, как у Ихтиандра в бочке, атрофируются легкие, останутся одни жабры, и я кроме массовки уже ничего не смогу. А ведь я привыкла быть ломовой лошадью, взваливать спектакль на себя, тащить его, тащить…
Владимир Рубанов мне очень нравился и как человек, и как режиссер. Почему между нами было это недоразумение? А потом случилась сцена, как в «Ромео и Джульетте». Я поднимаюсь по лестнице, он спускается вниз по другой лестнице, я говорю: «Владимир Александрович, я люблю вас!» Он оборачивается, смотрит на меня снизу вверх, как Ромео под балконом Джульетты, и его лицо освещается такой улыбкой! И когда начались репетиции «Алеши», в гримерку постучался художник Шубин: «Вы будете играть телеграфистку!» Я вскочила и закричала: «А-а-а-а!» А Рубанов выглядывал из предбанника на сцене – чтобы увидеть мою реакцию. Представляете? Вот чего ждал человек все эти годы! Поэтому я всем говорю: не надо скрывать своих чувств!
– Ну, если это хорошие чувства.
– Если хорошие. Если плохие – надо быть корректным. Надо человека уважать. Может, потом у него откроются какие-то шлюзы.
– Ваша первая роль – Майкл из «Мери Поппинс». Каково это – актрисе играть мальчиков? Что для вас амплуа травести?
– При Рубанове это уже считалось дурным тоном: мальчиков должны играть актеры. Он поставил пьесу Хмелика, где роль первоклассника исполнял Саша Сидоров: с ранцем, в школьной форме и …с усами! Это был такой юмор! Это же театр! Когда спрашивают, кто будет играть детей, отвечаю: хоть кто! Ведь ребенок – внутри каждого из нас!
– На возрастные роли трудно было переходить?
– Я этого так ждала, так хотела! Как подтверждения того, что я актриса! Когда ты молод, обаятелен, громко говоришь, многого хочешь, тебе многое прощается. Была так рада, когда Владимир Александрович дал мне сыграть пенсионерку в «Персидской сирени». Это спектакль на двоих, с Витей Колодко играли. После читки убежала, спряталась в гримерке, заходит Рубанов: «Ага! Нашел!» И поцеловал мне руку… Вот говорю, и слезы набегают…Это было так важно для меня! А потом Владимир Ветрогонов сделал мне подарок на 50-летие: трехактовка из пьес Л. Петрушевской «Анданте». Виталий Каневский ставил. Это такой сюр, очень интересный, три пьесы, три огромных роли, три разных спектакля.
– Говорят, вы пишете стихи, рисуете?
– В молодости мы все писали стихи. А сейчас напишу четыре строчки, рисуночек мышкой сделаю, дочка хвалит: «Надо детскую книжку издавать!» Когда она была маленькая, рисовала какие-то каракульки, я ее хвалила: «Молодец!» А теперь она меня приободряет! Мои нереализованные способности воплотились в моих девочках – старшая стала художником, преподает в художественной школе, младшая пишет пьесы.
У меня, наверное, слишком развито воображение: когда читаю книги, слышу голоса, вижу картины. В детстве не могла понять: видела я фильм или это я книгу вспоминаю? Я слышу автора, по его интонации вижу, какой он. И когда он вдруг начинает говорить не так, как я его слышу, понимаю: здесь поработал редактор! Я заходила в книгу, как в мир, и была там среди героев. Наверное, дочери Серафиме это передалось – погружение в книгу, как в мир!
– Потрясающе! А у кого из авторов самый захватывающий мир?
– Достоевский поразил меня еще в школе. Первая мысль: так писать нельзя! Это же внутренний голос! Тайный для всех! Его вещи были для меня настолько интимны, откровенны… Достоевский видит людей изнутри, в нем звучит боль каждого человека, сумасшедшинка, тоска, искореженность, оголенные струны. Писатели создают прекрасную жизнь, или интересную жизнь, как в компьютерной игре – мы заходим в этот мир, нам нравится, это здорово. А он в такие тайные пещеры души нас заводит!
– Недавняя ваша премьера – роль Феклуши в «Грозе». Признаться, я этого персонажа всерьез никогда не воспринимала, думала, зачем она? Только действие затягивает. И вдруг этот рэп!
– Мне очень хотелось работать. Но я понимала, что роль Катерины мне не предложат. Поэтому сказала: «А я Феклуша!» Сказала наобум, ни на что не рассчитывая. Она ассоциировалась у меня со странницами, верующими… Но Евгений Викторевич сказал: она вместо телевизора. А потом на читке добавил: в ней актриса проснулась! И я вспомнила, что в греческом театре говорят не на выдохе, а на вдохе. И начала: «Салтан Махнут турецкий, салтан Махнут персидский»… Потом стала этот кусочек более комедийно делать. А рэп родился во время репетиции с Ларисой Яковлевой. Она платком накрылась: «Что ты сейчас здесь сделала?» «Помахала тебе». «Оставь!» Иду, а у меня этот ритм рождается… А рождается он потому, что она странница. Ей охота в Москву. Но здесь тепло и кормят… А в Москве конкуренция… И я вижу ее на базарной площади в сокомрошьем театрике чуть ли не зазывалой. И этот площадной театр, ритм, когда у тебя нет барабанов, а только две руки, две ноги и голос. И весь зал становится у меня московской базарной площадью! Евгений Викторович мягонько все это продирижировал: «Тут подбери, здесь подтяни»… Хотела в одном месте сократить, где судьи у них неправильные… «Ты это верни, добавим патриотизму!» Я ему очень признательна.
– Одна из лучших ролей! А в этом спектакле много прекрасных актерских работ.
– Очень много! Я и за Иру Коломиец рада (Катерина). И за Мишу Гладкова (Тихон). И за Ларису Яковлеву (Кабаниха). И за Сережу Дряхлова (Дикой). За Сашу Карпова (Кулибин). Пространство спектакля постепенно обживается, все расцветают, расцветают. А сцена, где мы все летим? Она как-то сама-собой родилась. Как хорошо, что эта пьеса есть!
– Сколько ролей вы сыграли в ТЮЗе?
– Около семидесяти. Но есть роли, а есть Роли, вехи! Майкла очень любила, там была тема детского одиночества, обретения друга, прощания с другом. Потом был Нахаленок – за него меня наградили поездкой в Москву. Очень любила спектакль «Роман и Юлька» – как-то радиослушатели спросили, умею ли я так любить в жизни, как на сцене? И я ответила: «Когда любишь, жизнь становится совершенно другой. И какая разница, чем закончится эта любовь, если в эти минуты, часы, дай бог, годы, ты живешь каждой клеткой. И это уже счастье, даже если не на всю жизнь». И радиооператор-женщина мне кивает: «Да, да!» Это было так прекрасно! Если вы даже чуть-чуть влюблены, не скрывайте этого чувства. Это праздник, подарок. Пусть маленький – но теплый. Человеческий.
Беседовала Александра Самсонова
