– Никита, расскажи о своей последней выставке «Ветер». Как все прошло?
– Выставка была в московской галерее «АртНаив» – это галерея, которая специализируется на наивном и аутсайдерском искусстве. Там у меня прошла уже вторая по счету персональная выставка. Были выставлены картины 2016 года. Картины разные – не было общей тематики. В основном пришли те, кто уже знаком с моим творчеством. Прошло все хорошо – меня не били! (Смеется).
– Как мне известно, ты переехал в Санкт-Петербург, хоть и часто бываешь в Омске. Где тебе комфортнее?
– Омск провинциальный и не очень благоустроенный, но все равно уютный. В Омске мне люди нравятся. Когда живу в Петербурге, скучаю по людям из Омска. Общий уровень жизни в Петербурге лучше. Там, кажется, даже время идет быстрее. Это, наверное, плохо. Чем быстрее время летит, тем быстрее умирать. (Смеется). Мои работы не слишком изменились в Петербурге. Я заметил, что там я становлюсь активнее. Сам ритм города располагает к этому – больше жизни, больше движения на улице. Омск же провинциальный и тихий. Время идет медленнее. Ты расслабляешься и начинаешь больше лениться. Уже работаешь не в том ритме.
– Барнаульский искусствовед Виталий Одинцов выразился о твоих работах следующим образом: «Это, как если бы к вам в гости на огонек пожаловала делегация из загробного мира». А ты считаешь свои картины мрачными?
– Мы сами оцениваем все вокруг. Хорошее, плохое – это все субъективно, так же, как веселое и мрачное. Я их не вижу мрачными. Рисую то, что вижу и думаю. То, что воспринимаю и впитываю из окружающего мира. Ничего не может взяться из ниоткуда. Что тогда для меня мрачно? Нефтезаводская вечером!
– Как думаешь, твои картины вешают дома?
– В основном вешают. Если покупают не галереи. Люди покупают то, что они готовы повесить дома. Работы, например, на которых изображены кладбища, берут галереи. Они больше для музеев. Дома такое не повесить.
– Как в твоих работах выглядит «счастье»?
– Я думаю, что вся моя жизнь – это поиск счастья и поиск способа изобразить его. А как его изобразить? Только если намеками, и поймет их только тот, кто переживает подобное. Либо найти другой способ… Я пока в поиске.
– Почему в твоих работах так много православных символов?
– Потому что мы живем в православном обществе. Я вырос в этом обществе. Кругом тюрьмы, церкви и кладбища. Вообще я буддист. Культура и религия – разные вещи. Я понял, что христианство не отвечает на многие вопросы, которые лично у меня возникают, – здесь нужно просто верить. Меня это не устраивает – мне нужны логичные ответы.
– Можешь определить стиль, в котором работаешь?
– По стилю мои картины ближе к Art Brut (в переводе с фр. Art Brut – грубое искусство. – Прим. ред.).
– Есть ли работы, которые больше нравятся?
– Все мои работы любимые. Они же, как дети! А те, что мне не удаются, я никому не показываю и просто уничтожаю. Таких картин немного. Бывает, рисуешь и на определенном этапе заходишь в тупик. Тогда могу отставить работу на какое-то время. Еще не люблю подробно рассказывать про каждую картину. Когда ты напрямую рассказываешь про замысел работы, ты поступаешь нечестно по отношению к зрителю. Человек должен сам посмотреть, додумать, догадаться. Когда все разжевываешь, зрителю уже неинтересно.
– А с чего все началось?
– Началось все с того, что я увидел авангардную картину Артура Муратова. Подумал, что тоже так смогу. Потом оказалось, что именно так я не могу, конечно. (Смеется). Тогда, как для обывателя, казалось – а что там сложного? Накидал красок и все. Но не все так просто. Раньше искусством не интересовался, в художественных школах не учился вообще. Просто начал рисовать то, что есть у меня в голове. Мой отец – художник. Вот он получил классическое художественное образование. Отец меня поддерживает. Говорит, что нужно экспериментировать, искать себя. Сейчас рисую каждый день с утра до вечера в мастерской.
Учиться, честно говоря, когда я только увлекся живописью, не было времени. Надо было работать – на тот момент уже была семья. Жене пришлось, конечно, привыкнуть.
– Что для тебя настоящее искусство?
– Настоящее искусство – это то, что вызывает внутренний отклик, чем-то цепляет. Иногда смотришь на картину, и она пустая, не вызывает никаких эмоций, хотя там все красиво нарисовано. Когда появился фотоаппарат, отпала необходимость рисовать то, что можно сфотографировать. Раньше ведь рисовали портреты, вешали их в своих усадьбах… Мне это абсолютно не интересно. Они представляют ценность только с технической стороны.
– В чем видишь проблему россиянина?
– Крепостная психология, которая поддерживается в нас искусственно. С помощью СМИ, например. Создается иллюзия, что от нас ничего не зависит, даже от выборов. Есть система законов, и она должна работать вне зависимости от того, кто во главе у власти. У нас Конституция игнорируется. Не так давно в Москве проходила акция – люди читали на улице отрывки из Конституции, и их за это арестовывали! Наше правительство нелегитимно.
– Ты интересуешься политикой. Есть ли она в твоих работах?
– Да, есть. У нас с моими товарищами Женей Гуровым и Димой Вирже 1 апреля состоится выставка в галерее «Левая нога». Будет открытие трех выставок одновременно. Моя часть экспозиции будет посвящена репрессиям большевиков в отношении к буддийскому духовенству.
Ведь не только христиане подверглись гонениям. В их числе и мусульмане, и буддисты. У нас три буддистские республики в составе России – Тыва, Калмыкия и Бурятия. Расстреливали и буддийских монахов. В этом году как раз 100 лет со дня революции. Моя выставка будет называться «Сансара 17». Это историческая экспозиция, но с таким подтекстом, чтобы люди помнили. Если у христиан эти гонения отражены в иконописи, то у буддистов они практически нигде не упоминаются.
Я решил это исправить способом, который мне доступен. Может, это и не каноничные изображения, но это то, как я вижу. Это, как памятник, чтобы люди не забывали о том, к чему может привести чекист у власти.
– Чем увлекаешь кроме живописи?
– Мы с моими омскими товарищами Димой Вирже, Кирой Газовой, Мариной Морозовой, Ксенией Монергрейн издаем газету «ПРЫЩ». Изначально думали, что будет больше публицистики. Сейчас там по большей части стихи, проза. Как раз сегодня я взял интервью у Жени Гурова. Вопросы стебные. Например – почему женщина не может быть хорошим художником или чем пиво хуже уринотерапии? (Смеется). Газета выходит регулярно – 2 выпуска в месяц. Писать нам может любой. Сейчас не успеваем печатать все, что нам присылают. Очень много желающих. Приходится выбирать. Очень активно пишут не только со всей нашей страны, но и из-за рубежа – Украина, Канада и даже Австралия. Нашим авторам мы высылаем газету. Тираж – 50 экземпляров. Стараемся не делать из газеты массовое издание. Выкладываем материалы еще в интернете. Наша газета – арт-объект, печатаем ее на крафтовой бумаге, используем авторские рисунки Димы. Каждая газета – само по себе произведение искусства.
Веду паблик «Омская тоска». Начал его с того, что ходил по городу и фотографировал все, что вижу. А поскольку видел я не очень веселые картинки, то получился не очень веселый паблик. Еще у меня есть несколько групп в «Вконтакте» по искусству. Контент стараюсь выбирать качественный. Здесь и американское, и европейское, и азиатское искусство. В общем, то, что нравится. Также делаю арт-объекты, скульптурки из глины, гипса, дерева – из того, что под рукой.
– Как мне известно, ты часто меняешь рабочее место. Например, ты поработал на кладбище. Не думаешь, что атмосфера, которая там царит, передалась в твои работы? Не только в плане прямого изображения могил, но, в целом, в цветовом решении картин.
– Да нет, такие работы я писал и до того, как устроился работать на кладбище. Туда пошел работать из-за денег. Вообще часто меняю рабочее место. Больше трех лет на одном месте я пока не работал нигде. Если чувствую, что иду на работу без удовольствия, ухожу. Зачем терпеть?
На одном месте, как в болоте, затухаешь. Надо себя встряхивать. Когда работаешь на одном месте, начинается какая-то депрессия – ничего нового и, возможно, ничего и не изменится. У меня всегда так – устраиваюсь – все хорошо, потом что-то меняется и почему-то всегда в худшую сторону. Это, наверное, уже субъективно. Все меняется – мы сами решаем к худшему или к лучшему.